Это осознают не все, но чувствует каждый. По большому счету, ничто конечное, ничто временное, несвободное не может быть человеческим счастьем. Причина в том, что в человеке есть нечто абсолютное, бесконечное, свободное. На языке христианства это называется дух – частица Божественной энергии, которой Бог одарил человека.
В поисках счастья человек преобразовал природу, создал промышленность, города, культуру. «В грандиозном развитии этих самых процессов культуры и цивилизации человек постепенно преобразовал весь земной мир и сделался наконец царем его. Но гордое владычество над миром не дало ему даже и капли того счастия, в содержании которого действительность совпала бы с мечтой человека и в мятежную душу его возвратился бы утерянный рай. Для достижения своего счастья в течение многовековой истории своей он потратил безмерную массу труда и пролил целое море крови и слез, а между тем резкое противоречие между злом действительной жизни и благом желанной не только не изгладилось в нем, но и с каждым шагом в его развитии раскрывается все шире и шире»[1]
Так в чем же счастье?
У каждой цивилизации – свой ответ на этот вопрос. Мы чувствуем, что счастье и смысл жизни – очень родственные понятия, для нас одно без другого невозможно. Причем желательно, чтобы смысл жизни был такой, что за него и умереть не жалко. А если он не стоит смерти, то он не стоит и жизни. То же самое мы можем сказать о счастье в его высшем, абсолютном смысле. Конечно, возможно какое-то временное, тихое или бурное, счастье, но рано или поздно зов Абсолютного становится все настойчивее, и жизнь кажется все более недостойной жизни.
Характерно, что в поисках смысла жизни люди задают вопрос: «В чём он?». В этом вопросе под смыслом подразумевается объект – предмет, явление, качество, – которым можно овладеть, присвоить, чтобы пользоваться. Пусть это будет даже не богатство и власть, а ум, мастерство, красота, талант. Всем этим можно так или иначе овладеть. Но вот беда: то, чем можно овладеть, мгновенно перестает быть смыслом жизни, как только этим овладевают. Счастье тает в руках, испаряется.
Видимо, смыслом жизни и счастьем может быть то, чем овладеть принципиально невозможно. Что-то абсолютное, бесконечное, вечное. Бог? Но мы Его не видим и не можем видеть в принципе. А что можем увидеть, познать? Подобие Бога, наделенное частицей абсолютного, вечного, бесконечного.
То есть дух человеческий, свободный по природе. Им нельзя овладеть, с ним можно только общаться.
Получается, для человека смыслом жизни, по меньшей мере, может быть только другой человек (ближний), для народа – только Бог. Наверное, и об этом говорит Христос, отвечая ученикам на вопрос, где путь: «Я есмь путь, истина и жизнь» (Ин. 14:6.).
Закваска, положенная Христом в тело человечества, пропитала всё. Даже языческие религии вынуждены были поднимать проповедуемые идеалы до высоты христианских. Самая наука нового времени стала возможной благодаря христовой закваске. Современные гуманистические идеалы, «общечеловеческие ценности» вынуждены хотя бы внешне быть похожими на христианские.
Христианство дало новое понятие о душе. В загробную жизнь люди верили и раньше, но не так. Например, египтяне бальзамировали покойников, вкладывали в могилы предметы, которые «понадобятся» в загробной жизни. И в других языческих религиях душу уподобляли телу. Христианство объяснило: душа – это мысли, чувства и желания. Это знания, опыт. Следовательно, есть смысл накапливать знания и опыт, которые можно взять с собой на небо.
Христианство дало идею единства Церкви земной и небесной. Это означает и единство поколений живших, живущих и будущих. На этом зиждется и национальное, этническое, цивилизационное единство. Сознание христианина «обитает» в ином времени, чем сознание язычника. Жизнь христианина движется не во дне, не в году, не в пределах земного бытия, а – в истории. История – от сотворения мира до Страшного суда и творения нового мира – становится временем обитания человека-христианина, а местом обитания – и Земля, и Небо. Таким образом, масштабы бытия христианина расширились до масштабов богоподобия.
Вот такой смысл, такое счастье стоят жизни и смерти.
Понятие о Церкви как о теле Христа – тоже совершенно новая категория мышления. Народ – тело, идея – правитель. Господствовать должен дух, а не тело, иначе будет ад уже на земле.
«Покайтесь, ибо приблизилось Царство Божие!» – с этих слов начал свою проповедь Иоанн Предтеча. Но покаяние – не единовременный процесс, а образ жизни, который трудно освоить, который требует долгого напряжения всех сил души. Бывает так, что новообращенные активно посещают церковь, молятся, постятся. Но со временем пыл ослабевает. Не получая немедленной награды за свои подвиги, люди уже не очень стараются. А некоторые, устав принуждать себя, даже говорят: «Я не просил создавать меня». Так же порой говорят и подростки своим родителям (или думают): «Я не просил меня рожать».
Родители теряются от таких слов, не знают, что сказать. А что отвечает Создатель? По слову святых отцов, Господь отвечает: Я полюбил тебя еще до того, как ты явился на свет. Ты есть плод Моей любви к тебе. В тебе говорит нежелание утруждать себя, ты не желаешь даже любви Моей к тебе, если она хоть чего-то от тебя ждет, требует. Ты бы позволил себя любить, если бы это никак не утруждало тебя, а только услаждало. Но для этого ты должен был создать себя сам. Ты этого не можешь, тебя создал Я. И создал для того, чтобы ты стал подобен Мне, чтобы ты мог творить. Для этого необходимо, чтобы ты научился любить не только себя, но и других. Только тогда ты сможешь творить, создавать что-либо. Любящий только себя творить не может. Да и не хочет.
Однако Я не навязываю свой любви, не хочешь жить со Мной – оставайся снаружи, во тьме кромешной. Но должен тебя предупредить, что там будут стон и плач, и скрежет зубовный, потому что там все – эгоисты, никто никому не поможет и не посочувствует.
Христос напомнил нам о двух заповедях, в которых «весь закон и пророки» – возлюби Бога и возлюби ближнего. Казалось бы, все просто, но почему так трудно дается эта простая наука? Почему в ответ на слова о христианской любви люди делают постное лицо и говорят: «Да-да, это прекрасно», – а на самом деле это им скучно и неинтересно. Любить – это легко или трудно? Любовь – это удовольствие или страдание? Это жертва или приобретение? Можно ли представить любовь абсолютную, чистую?
Давайте разберемся на конкретных примерах. Представить такую любовь пытались писатели. Так, в повести «Гранатовый браслет» А. Куприн изобразил идеальный тип платонической любви, как он ее понимал. Телеграфист Желтков нежно и трепетно любит княгиню Веру издалека. Казалось бы, вот она, чистая любовь. Но так ли она чиста? Зачем Желтков пишет ей письма, зачем послал дорогой подарок? Зачем сообщает ей о своей любви?
Истинные мотивы своих поступков человек зачастую не осознает. Так и Желтков не осознавал своих целей, но сами действия выдали скрытый мотив: он хотел взаимности, хотел, чтобы княгиня Вера полюбила его.
Но что значит замужней женщине ее воспитания полюбить кого-то, кроме мужа? Принесет ли это ей счастье? Конечно, нет, она будет страдать, разрываться. Об этом Желтков думать не хочет. О чем же он думает? О том, как он был бы счастлив, если бы… Словом, думал о себе, любимом. Его самоубийство вполне подтверждает то непомерное самолюбие, влюбленность в свои переживания, которые руководили им.
Очевидно, чистая любовь не привела бы Желткова к таким поступкам, чистая любовь не смутила бы ни княгиню Веру, ни самого Желткова, поскольку чистая любовь ничего не требует и не ждет. Но для Желткова и для других «несчастных влюбленных» такая безответная любовь – тяжка, невыносима, она – страдание. Хотя причина страданий – в самих «влюбленных», в их жажде любви других к себе.
Очевидно, чистая любовь – та, что не страдает от безответности, но состраждет любимому и сорадуется ему. Чистая любовь – восхитительно легка, они чиста от любых тяжелых эмоций, связанных всегда с самолюбием, гордостью. «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13:1-13).
Любовь – отдает, а не овладевает, служит, а не властвует. Но парадокс в том, что отдавая, она приобретает, подчиняясь – господствует, отрекаясь от своей воли, приобретает полную свободу.
Гораздо ближе А. Куприна к пониманию любви оказался драматург Г. Горин, написавший сценарий для фильма «Тот самый Мюнхгаузен». Горинский Мюнхгаузен говорит: «Слава безумцам, которые осмеливаются любить, зная, что они не бессмертны!».
И в самом деле, любить, зная, что возлюбленная будет стареть, болеть, страдать, а вместе с нею будет страдать и твоя душа – не безумная ли храбрость? Но любовь нерасчетлива, не ждет наград, не ищет пользы, не нуждается в причинах и оправдании. Она сама – причина, она – бог. Любовь питает себя сама, гордость не насыщается ничем. Так кто же из них счастлив?
В. Максимов, май 2006 г.
[1] В.И. Несмелов. Вопрос о смысле жизни в учении новозаветного откровения. – Сайт Казанской духовной академии.
